Анархия образа: героиновый шик

Кортни Лав

В последние годы активно растёт интерес к модной индустрии 1990-х. Ретроспективный взгляд в прошлое в 2016 году опять ввёл в моду рваные джинсы, oversize-одежду, обесцвеченные волосы, фото с выпускных, фан-блог Кейт Мосс, тёмные круги под глазами. Calvin Klein выпустил винтажную рекламу в стиле «героинового шика». Почему болезненный вид истощённых моделей так ярко гремел в последнем десятилетии XX века и не забывается до сих пор?

В тандеме с War of Drugs и страхом СПИДа в Америке росли показания употребления героина, особенно среди белого среднего класса. Правительство стремилось переориентировать людей на здоровый образ жизни.

В мае 1997 года на пресс-конференции президент США Билл Клинтон обратил внимание на то, что он считал главной проблемой современной моды: «Модные фотографии последних лет сделали героиновую наркоманию гламурной и сексуальной. Но наркомания – это не красота, это уродство. Это смерть. А прославление смерти губительно для любого общества». Его слова были вызваны трагической гибелью от передозировки наркотиками фотографа Дэвида Сорренти в 21 год, вместе со смертью которого ушла из жизни и эпоха «героинового шика». «Не нужно рекламировать наркоманию, чтобы продавать одежду» – призывал Клинтон.

Заявление президента вызвало смешанные эмоции в мире моды. Некоторые чувствовали, что он озвучивает страхи многих; другие – что эпоха героинового шика завершилась и предпринимать какие-либо меры уже слишком поздно. Но как всё-таки можно интерпретировать бесчисленные образы измождённых моделей, которые наводнили номера fashion-журналов 90-х? Неужели эти снимки действительно отражают кризис нравственности (точнее, безнравственности) поколения или это была попытка СМИ сфокусировать внимание на модных образах, не обращая внимания на существование реальных социальных проблем, таких как безработица и нищета, которые являлись настоящей причиной роста употребления наркотиков?

В 1980-е годы на обложках журналов красовались спортивные, здоровые модели, которые были ярким воплощением идеала красоты. Но предоставление зрителям этой недостижимой, нежизненной фантазии было ещё более губительным. Женщины изнуряли себя каждодневными фитнес- и шейпинг тренировками, пытаясь хоть отдалённо походить на Синди Кроуфорд.

Британский фотограф Коринн Дэй сыграла важную роль в переориентации моды с беспощадной идеальности и шаблонной красоты. Именно объектив её фотокамеры впервые запечатлел Кейт Мосс. Дэй удалось показать реальное отражение жизни молодёжи 1990х годов.

На фотографии 1995 года «Georgina, Brixton» модель Джорджина Купер представлена в клаустрофобном интерьере. Дешёвый грязный ковер и скудная обстановка далеки от пышных декоров, царящих в глянцевых журналах 1980-х. Модель одета в простое красное нижнее белье с полосами чёрного кружева. Однако здесь абсолютно нет чувства эротичности или физического желания: её худое тело искажено, стопы грязные, кажется, что она и не знает о том, что на неё направлен объектив. Её напряжённые черты лица и блестящая кожа воспринимаются как признаки злоупотребления наркотиками, а её поза – результат прилива и кайфа.

Тип неухоженных женщин с тощими телами, созданный Дэй, был заклеймён как «героиновый шик» журналисткой Эми Спиндлер (The New York Times). Спиндлер обвиняла Дэй в пропаганде наркомании и анорексии, однако Дэй это обвинение отрицала, утверждая, что она лишь изображает окружающую её реальность без прикрас. Эстетика гранжа в её фото произвели такой же резонанс в культуре 1990-х, как работы Ги Бурдена и Боба Ричардсона в 1960-70е. Но то гонение, которое началось на «героиновую» моду смешна: ведь сама специфика моды в том, что, подобно пене на морской поверхности, она лишь освещает и отражает темы и проблемы, созревшие в недрах общества. Такие фильмы как «Прерванная жизнь» (1999) и «Нация прозака» (2001) нарисовали картину абсолютного разочарования, но дело не в героине, а в культурном настроение людей на пороге гранжа.

Франческа Сорренти, мать Давида Сорренти, тоже fashion-фотограф, говорила, что «героиновый шик – это не то, что мы создаём, это то, чем мы является».

Героиновый шик вызывает много вопросов не только потому, что открывает тему отношения к наркотикам в искусстве и культуре, но и потому что даёт этому яркое образное воплощение. Хотя самое страшное в героиновом шике – это его название: в единый симбиоз слились наркозависимость и гламур. Это было ответом на счастливые, жизнерадостные лица прошлого десятилетия. Люди хотели выглядеть антитезой успеха, моделям будто запретили даже мимолетную улыбку на фото. Однако откуда имидж-мейкеры взяли образ наркомании и стоит ли винить в этом лишь десятилетие 90-х?

Употребление наркотиков, особенно богемой XIX века, стало ассоциироваться со слабостью, мечтательностью и, таким образом, с женственностью. Наркотики появлялись в картинах с изображениями экзотических стран. Делакруа показал пышных и привлекательных африканских женщин, их пульсирующие чувственные тела, задрапированные в кремовые и янтарные ткани. Кальяны и трубки, которые казались европейцам соблазнительными и манящими, считались символами непристойного образа жизни и были противовесом морально-содержательному миру Европы. Впоследствии распространение жевательного опиума по Европе стало ассоциировать с богемной жизнью. «Любительница абсента» Дега (1876) представляет альтернативное восприятие зависимости. В этом случае, седативная сила алкоголя показана как удушающая, превращающая человека в онемевшую марионетку, окружённую меланхолической атмосферой. Её широко раскрытые глаза ничего не видят, она лишена реального понимания жизни, обездвижена миндально-зелёной жидкостью.

Любители абсента и опиума воплощают страх XIX века перед дегенератизацией общества, верой в то, что культура постепенно ухудшается, становясь коррумпированной и распутной.

Власти Британии были непоколебимы до начала ХХ века, пока не произошёл рост употребления наркотиков бывшими военнослужащими, покинувшими фронт в Первую Мировую войну. Это побудило власти к постепенному запрету наркотиков, которые ранее были легко доступны. Угроза потери контроля над обществом стала подспорьем для переклассификации наркотиков в лекарства, и они могли продаваться только по рецепту. Однако в конце XX века мода на наркоманию вернулась и была связана с упадком веры в традиционные институты, такие как религия, семья и государство. Открывшиеся новые поставки кокаина из Колумбии сделали его доступным для всех слоёв общества. У людей проявился эффект отстранения, когда социальные контакты максимально сокращались. Отвратительные условия работы и жизни заставляли людей жить с ощущением неудовлетворения, а единственным предложением СМИ было вовлечение общества в объятия различного потребления. Дюркгейм в работе «Самоубийство» (1912г) писал о безостановочном, постоянном желании покупать больше продуктов и познавать всё новые ощущения, результатом чего является подрыв чувства реальности у населения: реальность перестаёт иметь ценность по сравнению с образами воспалённого воображения.

Запугивание общества на протяжении первой половины века страшными последствиями от употребления наркотиков не имело никакого результата. Огромный страх перед героином в 1980е был пережит, а рэйв-культура раскрыла альтернативный образ «доброго» наркотика – экстази, производящего лишь чувство любви, ностальгии. Он помогал перенестись в яркий и цветной мир, близкий к миру любви хиппи.

Анжела МакРобби описывает эту фантазию безвредного веселья: эта драг-культура, которая замаскировалась под наивный язык детства (McRobbie 1994: 169). Примером является ранняя фотосессия Кейт Мосс под названием «Третье лето любви», снятая Коринн Дэй в 1990 году. Эскапизм рейва, свежая улыбка, естественность, чистое лицо, далёкое от грязи мира моды. Её белый халат, детское ожерелье из ромашек, узкие косички были олицетворением беззаботной радости современной молодёжи.

В 90-е годы героин стал восприниматься по-новому: доктор Роберт Миллман, автор программы лечения от наркомании в Нью-Йоркском университетском медицинском центре отмечал, что первоначально употребление героина было связано с бедняками, неудачниками и ВИЧ-инфицированными. Средний класс был далёк от этого. Однако в 90-е наркотик приобрёл шик, ореол романтики и душевного волнения. Тот шарм «тёмной стороны» проявился не только в обращении к наркотикам, но и в фотографии. Более ранние работы, изображавшие счастье молодёжи, постепенно мутировали в изображения тел в неудобных позах посреди пустынных интерьеров. Диссонанс утомлённых моделей, плюхнувшихся на невзрачный диван и одетых в дорогие вещи от fashion-дизайнеров, оставляли зрителя обескураженным. Неоднозначные ассоциации с культурой наркотиков становятся всё более очевидными: галлюциногенные образы наркопритона, переживание момента кайфа. Главный тезис эпохи можно сформулировать как нигилистическая игра с жизнью, или смерть в погоне за удовольствием.

В 80-х физическое тело находилось в постоянном противодействии с болезнью, ветхостью и смертью. Это было реальное воплощение непобедимого целого. В 90-е сила здоровья была заменена болезненными, тонкими трупами, которые поддаются смерти с наслаждением, вместо борьбы с неизбежным распадом. Барбара Липперт писала, что в медиа культуре каждый сексуальный акт, каждая татуировка, каждый пирсинг – всё доводилось до абсолютной экстремальности, до тех пор, пока не прерывалось смертью.

Несмотря на то, что мода 90-х многим кажется пугающей, а 80х – привлекательной и жизнеутверждающей, это совершенно не так. 1990-е стремятся сохранить тело в естественных пределах, не ищут способа обмануть природу, облегчить боль, улучшить плохое здоровье – они полностью подчиняются, впитывая острые ощущения.

Шик проявился в первую очередь в сфере дизайна одежды: в моду вошёл гранж, панк пережил возрождение – это было отражением чувства безнадёжности. Именно коллекция Хельмута Ланга 1994 года вывела панк на подиумы. Ярко розовые платье, из-под которого выглядывала мятая белая полоска подклада, подчёркивалось черными колготками. Дизайнер выносит на показ процесс создания одежды, а не идеальный завершенный образ. Такое настроение по типу близко подростковому гневу. Такое платье являлось средством визуальной войны, опровергая представления о красоте и уродстве как противоположностях.

Мода была созвучна с Zeitgeist. Музыка, кино, литература – всё были очарованы темной стороной городской жизни. Фильмы в роде «Аптечного ковбоя» (1989) или «На игле» (1996) представляли темный мир наркомана, напоминая культовый фильм «Я Кристина» (1981).

Героиновый шик был воплощён в группе Nirvana. Важной составляющей имиджа вокалиста Курта Кобейна была не только его депрессивная музыка, но и потребление наркотиков, а также трагическое самоубийство. Он стал новой иконой для тех, кто чувствовал лишение свободы.

Кортни Лав же стала воплощением стиля Kinderwhore: сладкий взгляд куклы, короткие платья и высокие каблуки, отбелённые волосы, размалёванное лицо. Образ застенчивой маленькой девочки подорван нервным, агрессивным внешним видом.

Произошло преднамеренное разрушение женской опрятности оттенком безумия. Выставленные на показ недостатки разбили популярный в 1980-е образ симпатичной соблазнительницы.

В знаменитой фотографии «Курящая» 1975 года Хельмута Ньютона для Ив Сен-Лоран на улице неопределённого города выступает силуэт модели. В серых сумерках появляется экспрессионистская фигура, одновременно и женская, и мужская. Её чёрный костюм и небрежная поза контрастируют с нежной жоржетовой блузой.

Курящая

Лицо её кажется измождённым, волосы зачёсаны по-мужски назад. Она знает, что попала в объектив фотокамеры, но предпочитает не встречаться с ней взглядом. В 1970-е дизайнеры такие, как Хальстон и Ив Сен-Лоран, играли с понятиями «удовольствие», «чрезмерность» и «смерть» в роскошных дизайнах, снятых в гламурных условиях (по духу напоминает барокко). Они играли с обострённой сексуальностью и неопределённостью пола, которые мы видим и в 90-х. Правда, параллельно они показывали полярную моду, которую можно назвать «сексуализированной экзотикой». Например, коллекция Ив Сен-Лоран FW 1976-77 демонстрирует стилизацию под богатый русский стиль: экстравагантные узоры призывают к чувственным удовольствиям, в отличие от современного меланхолического образа.

Сен-Лоран и Хальстон были частью гедонистического гламура, который сосредоточился вокруг сумеречного мира ночных клубов, таких как Studio 54. Их декадентство было воплощено Сен-Лораном в 1978 году в пьянящем восточном аромате Opium в 1978 году. И тематическим продолжением был запуск Dior в 1998 году линейки Addict, а в 1999 году появилась туалетная вода Gucci Rush.

Часто родоначальником героинового шика в рекламе называют Кельвина Кляйна. В процессе работы с Кейт Мосс было создано несколько минималистичных шедевров рекламы нижнего белья. Кейт стоит боком, голова наклонена в сторону, однако лицо обращено к камере. Поза её неслучайна: руки спрятаны под бельем, будто она собиралась снять одежду, но замерла. Такая задумчивая поза походит на застенчивого ребенка, который застыл во взрослой компании и начал теребить юбку матери. Её тело, выражение лица, свойственные маленькой девочке, являются символами невинности, однако мы понимаем, что Кейт Мосс уже взрослая женщина, а её руки под тканью лифа касаются груди и вызывают эротические ассоциации. Кроме того, пристальный взгляд, приоткрытые губы – признаки сексуального послания. Тем не менее, мы должны понимать, что главная цель кампании – создать привлекательный образ для продажи белья CK. Для этого создается тип «ангельского демона»: одновременно невинный и возбуждающий. Главная функция данной рекламы искусить нас эстетикой и отвести от аскетизма.

Кейт Мосс в рекламной кампании Calvin Klein

Рекламная компания, созданная Стивеном Мейзелом в 90-е годы для CK Jeans, была расценена как детская порнография и была запрещена для показа во многих странах мира.

Съёмка Коринн Дэй для британского Vogue в июне 1993 вызвала резонанс близкий к проекту Кляйна. Вид Кейт Мосс в скромном нижнем белье, адекватно смотревшийся в The Face и Dazed & Confused (позже DARED), казался неуместным на обложке мирового глянцевого журнала.

Тем не менее, «героиновый шик» с легкой руки дома Prada был переориентирован для высокой моды. В рекламной кампании Prada FW/1996 был использован эмблематичный синий «героинового шика» и холодные, давящие, пугающий интерьеры. Мутно-пурпурный, холодно-голубой в сочетании с оливковым диссонируют с деликатно соскальзывающим с плеча модели платьем, а эротичные устремления подрываются детскими шерстяными колготками.

Фотографии этого периода пропитаны скорбью о потерянном времени, о беззаботной молодёжной культуре. Молодые люди бросают вызов нравственности и морали. Этот бунт и намёк на жестокость жизни вызревает ещё в 1960-е годы, когда применение наркотиков стало нормой. В поздних работах Боба Ричардсона наиболее полно чувствуется горький вкус эпохи уныния. На его фотографии 1972 года для Nova в убогом номере отеля на кровати распласталась женщина. Эта композиция очень напоминает изображения передозировок 1990х. Но в отличие от них, образ модели Ричардсона эротичен за счёт классической секс-тактики: приоткрытый рот, напоминающий чувственный экстаз, одежда не столько скрывает, сколько оголяет части худощавого тела. Но наше зарождающееся желание резко подрывается: тело перед нами мертвое, рядом рассыпанные таблетки и флакон в руке, открытый конверт на прикроватной тумбе – мрачный сюжет очевиден.

Всё, что журналист Дилан Джонс назвал «тревожными позами, абсолютной угрозой телу и сексуальной неопределённостью» 1990х, было отрепетировано в 1970-е. Французский фотограф Ги Бурден дополнил понятие гламура опасностью и смертоносностью. Он нарочито использовал яркие цвета, чтобы показать искусственность и фальшь мира моды. В кампании для Charles Jourdan рекламируемый продукт был вторичен по сравнению с тревожным образом, который создал Бурден.

Работа 20-летнего фотографа Дэвида Сорренти, где изображена его подруга Джеймс Кинг, появилась в качестве рекламы японской фирмы Hysteric Glamour и является одним из самых мощных образов «шика». Ассоциации с «героиновым миром» несут в себе не только рваные леггинсы и вымученная внешность, но и плакаты на стенах. Курт Кобейн, Джерри Гарсия и Сид Вишес – уже мёртвые исполнители, жертвы глобальной наркомании. Модель резонирует со своими предшественниками и нам становится понятным, что она идёт по их стопам.

Фотограф Нан Голдин также в своих работах с Джеймс Кинг, зафиксировала причастность к эре наркотиков.

Актриса Хлоя Севиньи была снята для The Face в 1997 году Юргеном Теллером. Фотография является ярким примером путаницы, которая возникает в 1990-е. Девушка стоит на коленях перед зрителем: девичья невинность её загромождённой спальни невыгодно контрастирует с её опошленным внешним видом. Чёрный облегающий купальник, украшенный стразами, напоминает нам и о костюмах танцовщиц, и о детских нарядах для новогодних ёлок. Её негармоничный образ конфронтационен: её усталое лицо с тёмно-жёлтыми глазами представляет собой тревожную икону современной культуры. Секс, смерть, потерянность были ключевыми определяющими для десятилетия.